Шевчук на Колыме. Интервью с мамой рок-музыканта

20 января 2012.

В своей уфимской квартире, вооружившись картой России, Фания Акрамовна Шевчук тщательно прослеживает маршрут большого гастрольного тура «ДДТ» с новой программой «Иначе».

– Юра мне каждый день звонит, рассказывает, как прошел концерт, как принимала публика, – говорит Фания Акрамовна. – В начале октября я присутствовала на генеральном прогоне программы в Спортивно-концертном комплексе Петербурга. Рада, что пока у него всё хорошо складывается, и каждый вечер молюсь за него.

«Ваш сын – сумасшедший»

– Трудно поверить, что когда-то выступали против его занятий музыкой.

– Я была не против музыки – просто мечтала, чтобы Юра посвятил себя живописи. Хотела в нём реализовать свою несбывшуюся мечту стать художницей. Но не смогла – даже поступив на худграф, он не оставил музыку. Я была не в восторге от его раннего творчества, но после песни «Не стреляй!» изменила свое мнение.

– С неё ведь у Юрия начались проблемы?

– Проблемы начались после выхода альбома «ДДТ» «Периферия»: за Юрой закрепилась репутация антисоветчика и бунтаря. Пошли статьи, фельетоны, вызовы в обком комсомола, КГБ. В обкоме партии мне так и говорили: «Ваш сын сумасшедший, его надо лечить!» В те годы это могло иметь серьёзные последствия. Чтобы защитить Юру, я ходила в комсомольские и партийные органы, ездила в Москву, искала поддержку в среде творческой интеллигенции. Через нашего знакомого по Магадану, тогдашнего сотрудника ЦК КПСС Анатолия Богомолова, пыталась дойти до самой Пугачёвой. Но, как сказал наш друг, «она сейчас сама еле жива от критики». Тогда с текстами Юриных песен я отправилась к Мустаю Кариму. Но он не пожелал со мной разговаривать, сказал лишь, что это несчастье – иметь такого сына. Реально нас поддержал только Асхат Мирзагитов – башкирский драматург, ныне покойный: он спас Юру от «разборок» в райкоме партии.

– И при коммунистическом режиме, и в эпоху демократии Юрий Шевчук активно протестует против системы. Откуда в нём этот бунтарский дух?

– Не знаю... Это что-то глубоко внутреннее, независимое от воспитания и окружения. Мы с мужем были членами партии, верили в идеалы коммунизма. Может, это у него в крови от предков - дедов-прадедов? Мой дед был муллой в Благоварском районе, советскую власть активно не принял, отстаивал права верующих, добивался восстановления разрушенной большевиками мечети. В 30-е годы на него написали донос – за ним приехала машина, и больше мы его не видели... И мама моя была неробкого десятка: только отчаянная женщина могла с тремя детьми отправиться в Сибирь на поиски пропавшего мужа.

Большую роль сыграло то, что в детстве Юра много читал. Его кумирами были герои Джека Лондона – бунтари-одиночки, которые боролись за счастье, за свободу, за справедливость. Преклонялся он перед подвигом Павки Корчагина. К сожалению, эти авторы трудами слабоумных чиновников от образования изъяты из школьной программы.

В старших классах Юра пристрастился к зарубежной рок-музыке, выпилил из дерева гитару, начал писать стихи, песни. Отпустил волосы. Школьному начальству это не нравилось, начались вызовы к директору. Юре говорили: «Не пострижёшься – не пустим на уроки». Он отвечал: «И не надо». Мы пытались выговаривать ему за это, а он достал портреты Гоголя, Добролюбова, Чернышевского: «Эти люди с длинными волосами – значит, они плохие?». С теми, кто преследовал хиппи, Юра дрался – и в школе, и во дворе.

Он никогда не отмалчивался, на каждое замечание обязательно отвечал. Поэтому школьные учителя его не любили, хоть сегодня многие из них «вспоминают», что симпатизировали ему и прочили большое будущее. Помню, когда я заикнулась о поступлении Юры в институт, директор так и заявила: «Да вашему сыну хоть бы в ПТУ поступить!» А он поступил - на худграф пединститута.

Север как спасение

– На Колыму вы увезли сына, чтобы «выбить из него дурь»?

– Не совсем так. После первого курса меня пригласил ректор и говорит: «Юра - хороший парень, но его дважды застали в состоянии алкогольного опьянения. Мы должны вашего сына отчислить». Я была неприятно поражена: до этого Юра не пил вообще. Пыталась пристыдить сына: «Зачем это тебе, неужели не можешь держать себя в руках?» Он ответил, что на худграфе все пьют. Я поинтересовалась: что он теперь намерен делать? Но Юра не был расстроен, сказал, что его приглашают в Одессу, играть в ресторане. К тому времени он отлично владел гитарой и всегда был центром любой компании. Тут уж я испугалась не на шутку и решила перехватить инициативу.

В молодости я много лет проработала на Крайнем Севере, но для «северного» стажа не хватало двух лет. Посвятила Юру в свои планы поехать на Колыму и посетовала, что неудобно ехать туда одной. На предложение составить мне компанию он ответил положительно. Так мы оказались в поселке Черский – это на крайнем северо-востоке Якутии. Мне нашлось место секретаря, Юра устроился такелажником в морском порту. Проще говоря, грузчиком.

– Не пожалели? Парню было всего 18 лет…

– Конечно, жалела. Коллеги возмущались: «Как так можно: такой мальчик – худенький, славный, у него и сил-то нет». Там действительно работали здоровые мужики, ящики с грузом кидали играючи, а Юра не знал, с какого боку подступиться к ним. Его ругали, потому что КПД от него был небольшой, а заработки делились на всех. Зато он очень любил ходить к спецпереселенцам (бывшим политзаключенным), к рыбакам и охотникам – слушал их рассказы «за жизнь».

А однажды пропал. Неделю нет, другую. Я, конечно, потеряла покой и сон. Мой начальник это заметил: «Фания Акрамовна, что-то вы без настроения?» С чего, отвечаю, быть настроению, если сын пропал. Он удивился, что я до сих пор не бью тревогу. Дал мне машину, и мы с коллегой в выходной день поехали в поисках Юры вниз по Колыме. Не нашли. А вскоре он вернулся. Рассказал, что ушёл в тайгу с мечтой стать охотником. Но вскоре передумал и понял, что надо учиться дальше. Уволился из порта и устроился стрелком в охрану. Дежурил на караульной вышке сутки через двое и прямо на рабочем месте рисовал пейзажи. Бывало, звонит, чуть не плачет: «Мама, я есть хочу». Я в ответ: «Дорисуешь и придешь, поешь». Жаль, не все акварели остались от того периода…

– Жёстко прививали ему любовь к живописи…

– К тому времени это был уже его выбор. Разве я заставила бы его писать акварели на морозе? Кстати, внизу ходили медведи... Но к Юре не подходили – у него было ружье. А он их не боялся… У него вообще с детства был отчаянный и бесстрашный характер.

…В доме, где отдыхали грузчики, начался пожар, а там охотники хранили запасы патронов. Прибывшие из Черского пожарные спросили, кто знает расположение комнат. Грузчики – взрослые мужики – молчат, хотя знают все. А Юра вызвался! Дали ему шланг, облили холодной водой, пожарные пошли за ним. А из избы то и дело раздавались хлопки... Потушили. Юру вытащили уже полузадохнувшегося, облили водой, откачали.

– «ДДТ» не раз пел в горячих точках – в Чечне, Сирии, Югославии… Вы не пытались отговорить Юрия от этих выступлений?

– Нет, каждый раз я узнавала об этом, когда уже все свершилось. Переживала, конечно... Возвращался Юра совершенно иным человеком, на всё смотрел другими глазами. Он никогда это не афиширует, но после возвращения из Чечни покупал солдатам инвалидные коляски, оплачивал операции...

Премьер был не прав

– В прошлом году на встрече с деятелями культуры Владимир Путин «не узнал» вашего сына. Вам было обидно? Смешно?

– По-моему, это была не самая удачная шутка нашего премьер-министра.

– Вы хотели бы для Юры другой судьбы?

– Когда-то я жалела, что он вступил на этот путь. Сегодня уже нет. Это его судьба. Как и его предки, он отстаивает идеалы правды и справедливости. Но, не скрою, при этом очень за него переживаю.

– Фания Акрамовна, почему вы решили окончательно покинуть Петербург, любимых сына и внука, и обосноваться в Уфе?

– Башкирия – моя родина. Меня тянуло сюда отовсюду: здесь прекрасная природа, климат лучше, чем в Питере. Внук Петр, Юрин сын, уже вырос, не так нуждается в опеке. А потом, у меня внуки не только в Петербурге: есть еще Федор в Берлине, внучка в Уфе. Да и Юра не исключает возможности когда-нибудь вернуться в Башкирию.

– У вас много живописных работ, были персональные выставки в Уфе и в Питере. Почему вы считаете мечту стать художницей несбывшейся?

– Всё-таки я мечтала стать профессиональным художником. Но живопись действительно никогда не забывала. Не могу не рисовать, душа требует. Даст Бог, в апреле в Уфе пройдёт моя персональная выставка.

– А как вам новая программа «Иначе»?

– Понравилась, но, по-моему, местами слишком громко звучат ударные. Хотя, возможно, я не права. Всё-таки «ДДТ» играет рок.

Фото автора

Полный вариант – в региональном приложении к газете «Аргументы и факты», №3 за 2012 год.